Как мама Карлсона правящую партию победила

Для начала: шведы — одни из самых исправных налогоплательщиков. Опросы общественного мнения говорят, что многие согласились бы платить и еще больше налогов, если потребуется. В 2016 году шведские мытари занимали пятое место по популярности из тридцати основных государственных ведомств. Астрид Линдгрен тоже их любила, более того, она дружила с министром финансов своей родины.

Эту писательницу можно назвать великой сказочницей: ее доброта и открытость рождали книги, которые были переведены на десятки языков — от азербайджанского до зулусского. Более 140 миллионов экземпляров было продано по всему миру. Астрид Линдгрен стала восемнадцатым автором по количеству переводов и третьим после Андерсена и братьев Гримм сказочником.

Однажды Астрид Линдгрен на пороге своего дома обнаружила двух мальчуганов, добравшихся до нее аж из Германии. Сироты сбежали из приемной семьи, чтобы пожаловаться доброй сказочнице на нарушение их прав и попросить защиты. Линдгрен помогла им вернуться домой и обрести лучшую жизнь. Сегодня около 200 школ в Германии носят имя замечательной шведской писательницы.

Советские ученые назвали в честь нее астероид, в Германии ее именем были названы школы. Сама Астрид Линдгрен подшучивала над этим, когда немецких школ с ее именем было уже 70. Но все это происходило не на пустом месте: писательнице удалось изменить политику детского воспитания во всей Европе, и детей перестали бить.

А теперь ближе к делу — великая писательница и государственная машина.

Предельная ставка налога в Швеции в 70-х составляла выше 100%, налоговое законодательство требовало от самозанятых лиц уплачивать как обычный подоходный налог, так и сборы работодателя. В общем получалось 102%. Высокие налоги и сегодня являются любимой темой Швеции.

Разозлившись на эту систему, наша героиня отправила письмо министру финансов, что готова с радостью платить 90% от своего дохода, но не доплачивать больше, чем она зарабатывает. А потом взяла и написала «Сагу о Помперипосе в Монисмании». «Министру финансов, с которым мы немного дружили, моя сага страшно не понравилась, — вспоминала Астрид. — Он написал, что лучше бы я занималась своими рассказами и не совала нос в дела, в которых ничего не смыслю. Я ответила ему статьей в газете, предложив поменяться профессиями, поскольку, как выяснилось, я все же неплохо считаю, а он сочиняет смехотворные байки про финансы. Я и не знала, что мои настроения разделяло столько шведов».

Ну что, пойдем к источнику «государственного переворота»? А затем разберем, что из этого вышло.

Сегодня я расскажу вам чудесную сказку об одной старушке. Звали ее Помперипоссой — самое обычное имя для сказочных старушек. Эта старушка жила в великолепном краю, имя которого было «Монисмания» — ведь как-то же мы должны его назвать!

Помперипосса любила свою страну, ее леса, горы, озера и зеленые рощи. И не только — она также любила прекрасных людей, которые жили рядом с ней. И мудрецов, правящих в этом волшебном краю, она тоже любила и верила в их знания и мудрость. Вот почему она поддерживала их всякий раз, когда наступало голосование — время, когда жители Монисмании выбирали себе правителей. Сорок лет правления мудрецов превратили Монисманию в цветущую страну, — так она, во всяком случае, думала. Но, в самом деле, в этом чудесном краю не было нищих, и каждый получал кусочек от Пирога Благосостояния, который пекли всем миром и разносили нуждающимся, распространяя сладкий аромат свежевыпеченного богатства, прогоняя бедность и нужду. И Помперипосса была горда оттого, что она может пожертвовать добрую порцию муки для этого пирога.

В Монисмании был заведен обычай — прогрессивное налогообложение. Это означало, что чем больше денег ты заработал, тем больше с тебя причитается налоговому инспектору, чтобы он мог испечь больше Пирога Благосостояния. Но налоговый инспектор никогда не брал больше 80 или 83 процентов. О нет, он был разумен, и говорил: «Милая Помперипосса! Ты можешь оставить 17–20 процентов себе и купить на них, что пожелаешь».

Многие в чудесной Монисмании были недовольны налоговыми инспекторами, и постоянно хмурились, ворча о «деспотических налогах». Но только не Помперипосса! Никто никогда не слышал от нее ни вздоха, ни сожаления о том, что она вносит слишком много в Пирог Благосостояния. Совсем наоборот! Она верила, что дела были организованы честно и добро, и продолжала раз за разом голосовать за мудрецов, которые так старались на благо Монисмании.

Помперипосса любила писать книжки для маленьких деток. Книжки забавляли ее, а ведь это так важно — получить кусочек подлинной радости в этой короткой жизни. Про себя она думала: «Кто знает, может быть, найдутся дети столь же несерьезные и веселые, как и я сама, и, может быть, они захотят почитать о тех штуках, которые подсказывает мне мое воображение?» А они и вправду хотели. И не только дети в Монисмании, но и в других, далеких-предалеких землях, на востоке и на западе. Люди с трудом могли в это поверить, но дети с простыми и чистыми сердцами жили по всем четырем сторонам света, и они читали и читали, и не было этому конца. И в этом была причина несчастья, настигшего старушку — ведь чем больше они читали, тем больше денег получала бедная Помперипосса. Почему «бедная», спросите вы? О, сейчас я вам расскажу.

В один прекрасный день мудрецы, что правили в Монисмании, собрались вместе в замке, который мы назовем Хагой — потому что замок и впрямь так назывался. Это был не то чтобы совсем настоящий замок, скорее, он походил на особняк, в котором короли древности жили летом: они наслаждались прекрасными садами Хаги, слушали музыку долгими северными вечерами, и все это — в окружении певчих птиц и прекрасных цветов. Потом для королей настали суровые времена, они больше не могли позволить себе эту роскошь, и перепоручили особняк мудрецам. Мудрецы согласились — здесь они и сами чувствовали себя чуточку королями, и поэтому очень любили собираться именно в Хаге.

Шла суровая зима, и мудрецы собрались в особняке на чаепитие: священную традицию страны, о которой никто не мог подумать плохо, ведь к столу подавали зайчиков из коричного теста, и печенья, и кусочки торта, и все это — вместе с обжигающе-горячим черным чаем. И так увлеклись мудрецы чаепитием, что они совсем позабыли проверить все те мудрые решения, которые они приняли в тот день. А решения, между тем, изрядно запутали жизнь, и не только для Помперипоссы, но и для других Монисманийцев. Но обо всем по порядку.

Как-то раз добрый друг Помперипоссы спросил ее:

— Знаешь ли ты, что твой налог в этом году будет 102%?

— О, что за глупости ты говоришь, — ответила Помперипосса, — таких больших процентов и не бывает вовсе!

Мы должны здесь простить нашу Помперипоссу — ведь она была не слишком хорошо знакома с высшей математикой.

— А вот и бывает, — сказал ей друг, — теперь в Монисмании бывают проценты без всякого конца, и если ты сложишь вместе подоходный налог, и налог, который ты должна платить за найм работников — а ты должна, ведь у тебя есть твой малый бизнес, — то как раз получется 102%!

Бедная, бедная Помперипосса! Она писала часто и помногу, и не думала, не гадала, что это, оказывается, называется «малым бизнесом». Поначалу она даже почувствовала некую гордость: «Ба, да я — малый бизнесмен, кто бы мог подумать!». Но посидев над цифрами и поскладывав их то так, и эдак, Помперипосса поняла, что малый бизнес в Монисмании означал верную смерть.

Вот как рассуждала Помперипосса. «Противные маленькие дети, которые сидят по всем закоулкам мира и читают мои книжки — сколько денег эти злодеи принесут мне в этом году? В лучшем случае миллион. А ведь может статься, что и два миллиона!». Все дело в том, что Помперипосса и сама не знала, сколько ей причитается: деньги приходили из разных стран, и какой-нибудь отвратительно большой чек мог настигнуть ее, когда она меньше всего этого ожидала. «Ну хорошо, допустим худшее. Два миллиона!». Тогда налоги Помперипоссы получались такими.

Из первых 150 000 крон, что начитали маленькие мошенники, 42 000 она могла оставить себе. Все остальное следовало отдать на Пирог Благосостояния — это значит, 108 000 крон. И еще 100% от всего, что превыше 150 000 крон — это 1 850 000 крон. И еще 2%, о которых она, глупая, думала, что их и быть-то не может, — это 37 000 крон. Что же получалось? Получалось, что 1 995 000 крон она отдаст налоговому инспектору, а 5000 крон ей великодушно разрешат оставить себе.

Тут Помперипосса остановилась и сказала себе: «Дорогуша, это вздор. Ты никогда не была хороша в счетоводстве. Наверняка ты напутала с запятыми — конечно же, тебе должно остаться не меньше, чем пятьдесят тысяч крон, никак не пять!». Снова и снова пересчитывала она все эти мудреные налоги, но результат не изменился ни на йоту — если она заработала два миллиона, то все, на что она могла рассчитывать — это жалкие пять тысяч крон!

Она подумала еще немножко, и снова сказала себе: «Ты, конечно, не то чтобы слишком прожорлива, но все же! С пятью тысячами крон цена даже на копченую селедку, которую вчера мог позволить себе каждый, станет заоблачной! Что уж говорить об остальном!». Вот тут-то она испугалась по-настоящему и побежала к своим старым добрым друзьям и знакомым, чтобы они успокоили ее. Поначалу те не верили Помперипоссе: «Пять тысяч крон! Ха-ха! Хорошая шутка!». Но когда ей все же удалось убедить их, они сказали: «Но, конечно, на это полагается налоговое возмещение?». «Какое еще возмещение», — думала она, — «возмещение — это возврат тех денег, которые я уже потратила на что-то. Возмещение — это не копченая селедка, съесть его я не могу!».

Не найдя никакого утешения у друзей и знакомых, Помперипосса вернулась домой и забилась в темный угол — подумать и погоревать.

— Что же я буду кушать, — сокрушалась она. — Может быть, в стране еще остались столовые для бездомных, и я смогу побираться там? Или, наверное, я смогу постучаться в дома этих мудрецов, и тогда, возможно, — только возможно! — они смилостивятся и дадут мне немножко супа? Ведь, если вдуматься, из этих 1 995 000 крон, что я заплатила им, должно найтись немножко на суп для бедной, старой женщины? А может быть, они даже кинут в него маленький кусочек колбаски?

Но даже спасительная мысль о колбаске не помогла ей. Лицо Помперипоссы становилось все мрачнее и мрачнее. Теперь-то она поняла: было что-то очень грязное и постыдное в том, чтобы писать детские книжки — а иначе почему бы это каралось столь сурово? «Как, интересно, это устроено в других странах?» — подумала она. Кое-что об этом она знала: совсем недавно она встречалась с русским автором, его книги отлично продавались, и он платил… лишь 13% налогов! Когда Помперипосса сказала ему о своих 102%, он так и осел на кресло, но едва обретя силы, чтобы оторваться от него, побежал домой, чтобы рассказать всем о Монисмании, этой удивительной стране. Еще Помперипоса слышала об Ирландии, где авторы наслаждались жизнью еще больше: им не приходилось платить налога с книг вовсе! «О, нет, это наверняка ложь», — подумала Помперипосса.

Она много думала, сидя в своем темном углу. В Монисмании было много других индивидуальных предпринимателей, не только она. Были доктора, и дантисты, и даже адвокаты — и уж они-то наверняка сразу посчитали, что чем больше они работают, тем меньше зарабатывают, и с тех пор как минимум четыре дня в неделю оставались равнодушными к острым холециститам, прорезающимся зубам мудрости и сделкам с недвижимостью в Монисмании. Это, наверное, и было причиной, по которой вырвать зуб или получить дом в долг стало нынче так сложно. А ведь долг за дом был верным способом превратить 102% в существенно меньшую сумму. Сам налоговый инспектор сделал так — и наверняка радовался, как ребенок, провернув эту хитрость.

Зайдя так далеко в своих мыслях, Помперипосса вздохнула. Почему, ну почему я не имею никаких долгов, и всю жизнь провела в своем собственном, а не кредитном, доме? Зачем, дорогие родители, вы научили меня, что долг — это плохо, что я должна избегать долгов и кредитов? Посмотрите, к чему это привело! Теперь я сижу здесь, и у меня нет

ни пенни долга — все, что у меня есть, это

доходы, которые уничтожают меня!

Помперипосса продолжала размышлять. Она вспомнила Иосифа из Египта, который учил, что семь урожайных лет мудрый человек должен откладывать на семь голодных лет, которые неминуемо придут следом. Помперипосса тоже откладывала: она оплатила то, что называется пенсионным страхованием — и оплатила сполна. «Ведь это разумно», — говорила она себе, — «что я должна позаботиться о своей старости. Когда перо начнет выпадать из моих трясущихся рук так, что я не смогу больше писать — разве я захочу быть обузой для общества? Нет уж, лучше пенсионное страхование — так я смогу продолжать кушать и в старости. Конечно, я заплачу со своей пенсии налоги, но это будет потом, когда я ее получу, никак не сейчас!».

И вправду, взносы за пенсионное страхование еще совсем недавно не облагались налогом. Мудрецы, что управляли Монисманией, некогда решили, что пенсионные накопления — это хорошо и правильно, и освободили страховые взносы от налогов. Вместо этого люди должны были платить налоги, получая пенсию. И они платили, и много — например, немало тратили на страховку артисты, знавшие, что их популярность будет непродолжительной. «Сегодня ты известен и любим, а завтра — забыт», — думали они, — «так что лучше позаботиться о своей пенсии сейчас, пока дела идут хорошо, и у меня останется кое-что и тогда, когда никто больше не захочет слушать мои вопли. А если я не отложу денег, то мне придется стоять на паперти».

Но постепенно, понемногу мудрецы изменили свое решение. Внезапно самый главный из мудрецов объявил, что его волосы становятся дыбом, когда он видит, сколь велики налоговые вычеты на пенсионные взносы. Позор, позор, пенсионное страхование — это постыдное уродство! «С чего бы, — думала Помперипосса, — его волосы постоянно стоят дыбом? Как может то, что было еще совсем недавно законным, правильным и разумным, внезапно превратиться в уклонение от налогов?». А ведь именно так выставил главный мудрец всю пенсионную систему! Он опубликовал списки людей с указанием баснословных сумм, которые они заработали, и гигантскими, как ему показалось, размерами вычетов на пенсионные взносы. Списки были столь длинны, что у главного мудреца совсем не осталось места, чтобы рассказать о том, сколько эти люди уже заплатили налогов — например, о ста двух процентах, которые должна была заплатить бедная Помперипосса, и прочих столь же странных вещах. Зато размеры налоговых вычетов были объяснены со всей возможной тщательностью. «Ага, — подумали разъяренные читатели, — Эти отвратительные богатые кровососы! Как смеют они брать столь возмутительные вычеты за свое шампанское, свою икру, свою разгульную, роскошную жизнь!».

Наконец, так называемое «общественное мнение» было подготовлено, и никто не осмелился возразить мудрецам, которые заперлись в своем особняке и приняли закон о том, что на пенсионные взносы отныне вычеты не распространяются. «Ведь мы не можем идти против общественного мнения, — оправдывались мудрецы, — Только не сейчас, накануне выборов!». И закон о налогообложении пенсионных взносов был принят, причем не только на будущие, но и на уже уплаченные взносы. Такое произошло, насколько Помперипосса понимала, впервые в истории Монисмании.

Другими словами, страховые договоры, которые Помперипосса вполне законно подписала более чем десять лет назад, превратились в кучу бумаги. Она была вынуждена пойти в свою страховую компанию и сказать: «Простите, но я не могу выполнить наше соглашение, ведь мне нечем больше вам платить». Люди в страховой компании испытывали шок, отчаяние и, мягко говоря, ярость к мудрецам, которые принимают решения, не советуясь с людьми, которые, в отличие от мудрецов, понимали бы, какие последствия будут у подобных решений. Поэтому они грубо велели ей убираться восвояси.

Помперипосса вспомнила и о том, что в старые добрые времена, когда прогрессивный налог не мог превышать 83%, существовало такое понятие, как «периодическая поддержка». Это означало, что если ты, как Помперипосса в старые добрые времена, чуть богаче, чем это требуется для простой жизни, но у тебя есть менее удачливые родственники, ты можешь оказать им эту самую «поддержку». На поддержку также полагались вычеты, только из-за этого она и была возможной! Пирог Благосостояния все равно получал свое: получатели поддержки платили с нее полагающийся налог. Но вновь встали дыбом волосы главного мудреца. Наверное, он услышал, как один добрый сын, проживающий в Монисмании, помог своей маме на 25 000 крон, чтобы она могла жить безбедно. «Позор, позор, это попросту неправильно! — подумали мудрецы. — Поддерживать матерей — это не забота сына, это забота государства, только так мы сможем убедится, что все бедные бедны одинаково! И нужно немедленно положить конец этому бесчинству!». Именно так мудрецы и поступили.

«Да что с ними стряслось такое, — размышляла Помперипосса в своем темном уголке, — Неужели это и вправду те самые мудрецы, которыми я так восхищалась, от которых ждала так многого? Чего они пытаются добиться — общества слабоумных, в котором возможно невозможное? О, социал-демократы моей юности, что они сделали с вами?», — спрашивала она себя. «Доколе вы будете позволять марать ваше имя бюрократическому, незаконному, пьяному от власти государству-тюремщику?». Она верила, что в демократическом обществе права всех граждан должны быть защищены, и люди не должны подвергаться гонениям и наказаниям только за то, что честно зарабатывают деньги. Но никак иначе Помперипосса не могла назвать то, что происходило сейчас, особенно, когда бедность и нищета постучались в ее собственные двери. Она уже чувствовала их запах, отвратительный и тошнотворный запах разложения, накрывший ее следом за всей Монисманией. Почему никто не может встать и сказать честно то, что думает: «Это невозможно, ведь такими темпами все производство в нашей любимой стране закроется, и больше не останется бизнесменов, которые будут платить налоги»?

Помперипосса вспомнила стишок, недавно вышедший из-под пера одного из самых уважаемых поэтов Монисмании. Она прочитала его, потом еще раз и еще:

Общество не терпит, когда ты создаешь ценности, И загоняет тебя в бюрократический лабиринт: Или помогай Кастро в ведении войны в Анголе, Или отправляйся в дом престарелых и получай лечение!

В этот момент Помперипосса почувствовала, что остро нуждается в лечении — прямо сейчас. Было так больно и тяжело сомневаться в обществе, которое до сего момента она считала лучшим в целом свете.

Тени вокруг нее делались все длиннее, и вновь она подумала о пяти тысячах крон, на которые она вынуждена будет жить, если ей действительно удастся заработать два миллиона. «Эх я, бедняжка, — подумала она, — И почему я не смогла стать простым получателем пособий без всякого намека на доходы? Как бы я была богата тогда!». И тут ее поразила мысль: «Женщина, ты теперь так бедна, что наверняка можешь получать пособие!». О, благословенная мысль! С этой новой надеждой она принялась писать письмо налоговому инспектору, спрашивая, сколько она может получить. Конечно, вот решение, которое Помперипосса так долго и мучительно искала! Конечно, в самой лучшей стране на целом свете просто обязан существовать выход, а ее страна и была самой лучшей… Или нет? Ох, лучше не думать об этом.

И получив свое пособие, Помперипосса стала жить-поживать да добра наживать. И никогда, вы слышите, никогда больше она не написала ни одной книжки.

P.S.: Как раз перед выходом этой сказки Помперипосса получила более точные расчеты от мудрецов и убедилась, что она не получит даже 5 000 крон для своей разгульной, шикарной жизни. Нет, если ты заработала два миллиона, то нам причитается 2 002 000 крон — вот что сказали ей мудрецы! И тогда Помперипосса оделась, чтобы выйти на дорогу и просить милостыню, пока ей не удастся накопить на хороший, крепкий ломик. «Берегитесь, мудрые господа, и повесьте замки получше на свои сундуки с сокровищами, — подумала она. — Пять тысяч я должна получить, так или иначе. Если вы воруете без всякого стыда — то и у меня выйдет не хуже».

Справедливости ради надо сказать, что масла в огонь подлило также прощальное письмо Ингмара Бергмана, известнейшего шведского кинорежиссера и режиссера театра.

Ему в 1976 году тяжело далась встреча с налоговыми инспекторами, итогом которой стал нервный срыв и три недели в психиатрической клинике. После чего кинорежиссер собрал чемоданы, написал открытое письмо в газету, а для защиты собственной репутации оставил серьезную сумму в одном из шведских банков на случай проигрыша и уехал с супругой в Мюнхен.

В общем, для социал-демократов год выдался прямо не подарок. Налоговое законодательство было пересмотрено, кабинет министров ушел в отставку, и 44-летняя монополия на власть была утеряна. Но добрая Астрид Линдгрен продолжала поддерживать связь со Шведской социал-демократической партией еще долгие годы.