Айзек Азимов, величайший писатель-фантаст, родился в 1923 году в селе Петровичи под Смоленском. Спустя 3 года семья перебралась в Нью-Йорк. Его перу принадлежат около 500 произведений и 3 знаменитых закона робототехники.
Айзек Азимов, величайший писатель-фантаст, родился в 1923 году в селе Петровичи под Смоленском. Спустя 3 года семья перебралась в Нью-Йорк. Его перу принадлежат около 500 произведений и 3 знаменитых закона робототехники.
Из всей семьи только десятилетняя Линда, казалось, была рада, что наконец наступило утро. Норман Маллер слышал ее беготню сквозь дурман тяжелой дремы.
— Папочка, ты бы посмотрел, сколько кругом полицейских! И полицейских машин!
Маллер, тупо мигая, приподнялся на локте. За окном едва брезжил серый рассвет, и так же серо и уныло было у Маллера на душе.
Наступил знаменательный день.
День выборов!
Поначалу этот год был таким же, как все предыдущие. Во всяком случае, не хуже любого другого года, на который приходились выборы президента.
Политические деятели разглагольствовали о сувер-р-ренных избирателях и мощном электр-р-ронном мозге, который им служит. Газеты не скупились на туманные намеки относительно исхода выборов. Комментаторы и обозреватели состязались, давая противоречивые оценки.
Но за месяц до выборов жена Маллера Сара сказала:
— Кэнтуэлл Джонсон говорит, что на этот раз будет Индиана. Только подумать, наш штат!
Мэтью Хортенвейлер, посмотрев на дочь с кислой миной, проворчал:
— Этим типам платят за вранье. Нечего их слушать.
— Но ведь уже четверо называют Индиану, папа, — кротко ответила Сара.
Линда, чье острое личико поворачивалось от одного собеседника к другому, спросила тоненьким голоском:
— В этом году ты будешь выбирать, папочка?
Норман ласково улыбнулся.
— Вряд ли, детка.
Но Сара вела тихую жизнь, пробуждающую мечтательность:
— А ведь это было бы замечательно!
Норман Маллер носил элегантные светлые усики; тронутые сединой, они подчеркивали заурядность его лица. Лоб изрезали морщины, порожденные неуверенностью. Его душе старательного приказчика была чужда мысль, что он рожден великим. У него были жена, работа и дочка, и, кроме редких минут возбуждения или уныния, он был склонен считать, что его жизнь сложилась вполне удачно. Поэтому его встревожила идея, которой загорелась Сара.
— Милая моя, — сказал он, — у нас в стране живет двести миллионов человек. При таких шансах стоит ли тратить время на пустые выдумки?
К двадцатому октября волнение Сары достигло предела. За кофе она объявила, что мисс Шульц — а ее сестра служит секретарем у одного члена Ассамблеи — сказала, что «Индиана — дело верное».
— Она говорит, президент Виллерс даже собирается выступить в Индианаполисе с речью.
Мэтью Хортенвейлер, хронически недовольный Вашингтоном, в сердцах провел рукой по жидким седым волосам:
— Я ведь помню, как устанавливали Мультивак. Он положит конец борьбе партий, говорили тогда. Предвыборные кампании больше не будут пожирать деньги избирателей. Ни одно ухмыляющееся ничтожество не пролезет больше в Конгресс или в Белый дом, так как с политическим давлением и рекламной шумихой будет покончено. А что получилось? Шумихи еще больше, только действуют вслепую. Долой всю эту чепуху! Было время, когда я входил в кабину, брался за рычаг и голосовал. Я говорил: этот кандидат мне по душе, и я голосую за него. Вот как нужно!
Линда спросила с восторгом:
— Ты голосовал, дедушка?
Сара поспешила прекратить диалог, из которого могла родиться нелепая сплетня:
— Ты не поняла, Линда. Когда дедушка был маленький, все голосовали, и твой дедушка тоже, только это было ненастоящее голосование.
Мэтью взревел:
— Вовсе я был не маленький! Мне исполнилось двадцать два года, и я голосовал по-настоящему. Может, мой голос не очень много значил, но был не хуже прочих. И никакие Мультиваки не…
Тут вмешался Норман:
— Линда, пора спать.
Он поцеловал ее нежно, по всем правилам антисептики, и девочка неохотно ушла.
— Дедушка, — позвала Линда.
Она стояла, упрямо опустив голову и заложив руки за спину, и ждала, пока из-за газеты не показались косматые брови и глаза в сетке тонких морщин.
— Ну?
— Дедушка, ты правда голосовал? — спросила она.
— По-твоему, я вру?
— Н-нет, но мама говорит, тогда все голосовали. А как же это?
Мэтью мрачно посмотрел на внучку, поднял ее, посадил к себе на колени и заговорил несколько тише, чем обычно:
— Понимаешь, Линда, раньше все голосовали. Скажем, хотели мы решить, кто будет президентом Соединенных Штатов. Демократы и республиканцы выдвигали кандидатов, и каждый человек говорил, кого он хочет выбрать. За кого подали больше голосов, тот и считался избранным.
— А откуда все знали, за кого голосовать? Им Мультивак говорил?
Мэтью свирепо сдвинул брови.
— Они решали это сами!
Он опять понизил голос:
— Понимаешь, порою нужна была целая ночь, чтобы подсчитать голоса, а люди не хотели ждать. И изобрели специальные машины — они смотрели на несколько бюллетеней и сравнивали их с бюллетенями из тех же мест за прошлые годы. Так машина могла подсчитать, какой будет общий итог. Машины становились все больше и могли определить, кого выберут, по все меньшему числу голосов. А потом построили Мультивак, который способен абсолютно все решить по одному голосу.
Линда улыбнулась, потому что это ей было понятно:
— Вот и хорошо.
Мэтью нахмурился и возразил:
— Я не желаю, чтобы какая-то машина мне говорила, за кого я должен голосовать, потому что какой-то зубоскал в Милуоки высказался против повышения тарифов. Может, я хочу проголосовать не за того, за кого надо, коли мне так нравится, может, я вообще не хочу голосовать. Может…
Но Линда уже сползла с его колен и побежала к двери.
На пороге она столкнулась с матерью. Сара, сняв шляпу и приглаживая рукой волосы, обратилась к Мэтью:
— Я была у Агаты. Джо, муж Агаты, — полицейский, и он говорит, что вчера вечером в Блумингтон прикатил целый грузовик с агентами секретной службы.
— Это не за мной.
— Как ты не понимаешь, отец! Агенты секретной службы, а выборы совсем на носу. В Блумингтон!
— Может, кто-нибудь ограбил банк.
— Отец, с тобой бесполезно разговаривать.
И она сердито вышла из комнаты.
На следующий вечер, первого ноября, Сара торжествующе заявила:
— Все считают, что избирателем будет кто-то из местных. «Блумингтон ньюс» почти прямо сообщили об этом. Норман поежился. Если Мультивак обрушит свою молнию на Блумингтон, это означает несметные толпы репортеров, туристов, всякую непривычную суету. Его пугал нарастающий гул политических событий.
Он заметил:
— Все это пока только слухи.
— А ты подожди немножко.
Ждать пришлось недолго. Раздался настойчивый звонок, и, когда Норман открыл дверь со словами: «Что вам угодно?», высокий человек спросил:
— Вы Норман Маллер?
По тому, как себя держал незнакомец, можно было легко догадаться, что он лицо, облеченное властью, а цель его прихода вдруг стала очевидной, неизбежной. Незнакомец предъявил удостоверение и произнес ритуальные слова:
— Мистер Норман Маллер, от имени президента Соединенных Штатов я уполномочен сообщить вам, что на вас пал выбор представлять американских избирателей.
Норман Маллер с трудом сумел добраться до стула. Так он и сидел — бледный, как полотно, еле сознавая, что происходит, а Сара поила его водой, в смятении растирала руки и бормотала сквозь стиснутые зубы:
— Не заболей, Норман. Только не заболей. А то найдут кого-нибудь еще.
Когда к Норману вернулся дар речи, он прошептал:
— Прошу прощения, сэр.
Агент секретной службы уже снял пальто и непринужденно расположился на диване.
— Ничего, — сказал он. — Я видел всякого рода реакции. Но только не ту, которую показывают по видео, когда человек самоотверженно, с энтузиазмом восклицает: «Служить своей родине — великая честь!» — или что-то в таком же духе.
Агент добродушно засмеялся. Сара вторила ему, но в ее смехе слышались истерически-визгливые нотки.
Агент продолжал:
— Меня зовут Фил Хэндли. До дня выборов мистеру Маллеру нельзя будет выходить из дому. Вам придется сообщить в магазин, миссис Маллер, что он заболел.
Сара энергично закивала.
— Выходите из дому только в случае необходимости, и за вами будут следить.
— Следить?
— Никто этого не заметит. Ваша дочь…
— Она уже легла, — поспешно вставила Сара.
— Прекрасно. Ей нужно будет сказать, что я ваш родственник и приехал погостить. А вашему отцу не следует выходить в любом случае.
— Похоже, вы знаете про нас все, — еле слышно сказал Норман.
— Немало, — согласился Хэндли. — И вот что, мистер Маллер… Не волнуйтесь и постарайтесь себя убедить, что ничего особенного не случилось, чтобы вы предстали перед Мультиваком в нормальном душевном состоянии.
Норман вдруг яростно замотал головой:
— Но я не хочу брать на себя такую ответственность. Почему непременно я?
— Давайте во всем разберемся, — сказал Хэндли. — Мультивак обрабатывает миллиарды факторов. Один фактор, однако, неизвестен. Это умонастроение личности. Все американцы подвергаются воздействию слов и поступков других американцев. Мультивак может оценить настроение любого американца. И это дает возможность проанализировать настроение всех граждан страны. В зависимости от событий года одни американцы больше подходят для этой цели, другие — меньше. Мультивак выбрал вас как самого типичного представителя страны для этого года. Не как самого умного, сильного или удачливого, а просто как самого типичного. А выводы Мультивака сомнению не подлежат, не так ли?
— А разве он не может ошибиться? — спросил Норман.
Сара прервала мужа:
— Не слушайте его, сэр. Он просто нервничает. Вообще-то, он человек начитанный и всегда следит за политикой.
— Может. Я буду с вами откровенным. В 1993 году избиратель скончался от удара за два часа до того, как его должны были предупредить о назначении. Мультивак этого не предсказал — не мог предсказать. Поэтому всегда наготове запасные кандидатуры. Но вряд ли на этот раз они нам понадобятся. Вы вполне здоровы, мистер Маллер, и прошли тщательную заочную проверку. Вы подходите.
Когда они остались наедине в спальне, Норман прошептал в отчаянии:
— Я боюсь, Сара. Боюсь всего этого.
— Господи, почему? Неужели так страшно ответить на один-два вопроса?
— Мне не по силам.
— Тебя выбрал Мультивак. Вся ответственность лежит на Мультиваке. Это знает каждый.
Норман сел в кровати, охваченный приступом гнева и тоски:
— Никто...
— Тише, — злобно прошипела Сара. — Тебя на другом конце города слышно.
— …Ничего знать не хочет, — Норман сразу понизил голос до шепота. — О правительстве Риджли разве кто-нибудь скажет, что он победил потому, что обещал золотые горы и плел расистский вздор? Нет! Они говорят: «Выбор сволочи Маккомбера», словно только Хамфри Маккомбер приложил к этому руку, а онто отвечал на вопросы Мультивака и больше ничего. Я и сам так говорил, а вот теперь понимаю, что бедняга был простым фермером и не просил назначать его избирателем.
Саре это надоело.
— Послушай меня, — прошептала она в холодной ярости. — Ты не имеешь права думать только о себе. Ты сам знаешь, что такое избиратель года. Реклама, и слава, и, может быть, куча денег…
— А потом опять становись к прилавку.
— Никаких прилавков, если будешь все делать по-умному, а уж это я беру на себя! Если ты правильно разыграешь свои карты, то Универсальным магазинам Кеннелла придется сделать тебя управляющим филиала.
— Избирателя, Сара, назначают вовсе не для этого.
— А тебя — как раз для этого. Если ты не желаешь думать о себе или обо мне, то о Линде ты подумать обязан.
Норман застонал.
— Обязан или нет? — грозно спросила Сара.
— Да, милочка, — прошептал Норман.
Третьего ноября последовало официальное сообщение, и теперь Норман уже не мог бы отказаться, даже если бы у него хватило на это мужества.
Они были полностью изолированы от внешнего мира. Агенты секретной службы преграждали всякий доступ в дом.
Сначала беспрерывно звонил телефон, но на все звонки с чарующе-виноватой улыбкой Филип Хэндли отвечал сам. В конце концов станция попросту переключила телефон на полицейский участок.
Норман полагал, что так его спасают не только от захлебывающихся от поздравлений (и зависти) друзей, но и от бессовестных приставаний коммивояжеров, чующих прибыль, от расчетливой вкрадчивости политиканов со всей страны… А может, и от полоумных фанатиков, готовых разделаться с ним.
И вот наконец настало утро четвертого ноября 2008 года.
Завтракать сели рано. Норман выпил две чашки кофе, вытер губы салфеткой, встал и произнес каким-то страдальческим голосом:
— Я готов.
Бронированный автомобиль несся по пустынным улицам. Когда машина остановилась, Хэндли помог Маллеру выйти. В подземном коридоре вдоль стен шеренги солдат замерли по стойке смирно.
Маллера проводили в ярко освещенную комнату, где его встретили три человека в белых халатах.
Норман сказал резко:
— Но ведь это же больница!
— Неважно, — ответил Хэндли. — Просто в больнице есть все необходимое оборудование.
Хэндли козырнул и вышел из комнаты.
Один из трех людей в белых халатах проговорил:
— Я Джон Полсон, старший вычислитель. Это Самсон Левин и Питер Дорогобуж, мои помощники. Норман тупо пожал всем руки. Лицо Полсона с расплывчатыми чертами, казалось, привыкло вечно улыбаться. Он носил очки в старомодной пластиковой оправе и накладку, плохо маскировавшую плешь.
Полсон сказал:
— Мистер Маллер, вы можете пробыть здесь с нами хоть целый день, чтобы привыкнуть к обстановке и избавиться от ощущения, будто в этом есть что-то необычное, какая-то клиническая сторона, если можно так выразиться.
— Я предпочел бы, чтобы это кончилось поскорее, — сказал Норман.
— Я вас понимаю. Нужно, чтобы вы ясно представляли себе, что происходит. Прежде всего, Мультивак находится не здесь.
— Не здесь? — все это время, как он ни был подавлен, Норман таил надежду увидеть Мультивак. По слухам, тот достигал полумили в длину и был в три этажа высотой.
Полсон улыбнулся.
— Видите ли, он помещается под землей и мало кому известно, где именно, ведь Мультивак — наше величайшее богатство. Поверьте мне, выборы не единственное, для чего используют Мультивак. Однако мы соединены с Мультиваком прямой связью.
Норман огляделся. Кругом стояли непонятные машины.
— А теперь разрешите объяснить вам процедуру, мистер Маллер. Мультивак уже получил почти всю информацию, которая ему требуется для определения кандидатов в органы власти всей страны, отдельных штатов и местные. Ему нужно только свериться с не поддающимся выведению умонастроением личности, и вот тут-то ему и нужны вы. Мы не в состоянии сказать, какие он задаст вопросы. Он, скажем, спросит вас, как, на ваш взгляд, поставлена очистка улиц вашего города и как вы относитесь к централизованным мусоросжигателям. А может быть, спросит, лечитесь ли вы у своего постоянного врача или пользуетесь услугами Национальной медицинской компании.
— Да, сэр.
— И еще. Аппаратура будет автоматически записывать ваше давление, работу сердца, проводимость кожи, биотоки мозга. Все это совершенно безболезненно.
Помощники уже хлопотали около мягко поблескивающего агрегата.
— Это чтобы проверить, говорю ли я правду?
— Вовсе нет. Речь идет только об эмоциональном напряжении. Если машина спросит о школе, где учится ваша дочь, вы, возможно, ответите: «По-моему, классы в ней переполнены». Это только слова. По тому, как работает ваш мозг, сердце, железы внутренней секреции и потовые железы, Мультивак точно определит, насколько вас волнует вопрос. Он поймет, что вы испытываете, лучше, чем вы сами.
Полсон дал знак своим помощникам начинать.
Мучительная процедура длилась три часа и прерывалась всего на несколько минут, чтобы Норман мог выпить кофе и, к величайшему его смущению, воспользоваться горшком. Все это время он был прикован к машинам. Под конец он смертельно устал.
От вопросов была полная каша в голове.
Почему-то Норман думал, что Мультивак будет говорить загробным, нечеловеческим голосом, звучным и рокочущим. Действительность оказалась до обидного неромантичной. Вопросы поступали на полосках металлической фольги, испещренных множеством проколов. Вторая машина превращала проколы в слова, и Полсон читал их Норману.
Ответы Нормана передавались Мультиваку.
Единственный вопрос, запомнившийся Норману, был словно выхвачен из болтовни двух кумушек и совсем не вязался с торжественностью момента: «Что вы думаете о ценах на яйца?»
И вот все позади, с его тела осторожно сняли многочисленные электроды.
Норман встал, судорожно вздохнул и спросил:
— Я свободен?
— Не совсем, — Полсон спешил к нему с ободряющей улыбкой. — Мы бы просили вас задержаться еще на часок.
— Зачем? — встревожился Норман.
— Приблизительно такой срок нужен Мультиваку, чтобы увязать полученные новые данные с миллиардами уже имеющихся у него сведений. И может статься, что какое-нибудь назначение окажется неувязанным, скажем, санитарного инспектора в городе Фениксе или же муниципального советника в Уилксборо. В таком случае Мультивак будет вынужден задать вам еще несколько вопросов.
— Нет. Я ни за что больше не соглашусь.
— Ваши желания тут ничего не решают. Вы обязаны.
Его провели в маленькую комнату. Он сел в кресло, обтянутое пластиком, и закрыл глаза.
Постепенно дыхание стало не таким прерывистым, и дрожь в пальцах уже не мешала сжимать руки.
Может, вопросов больше и не будет. Может, все кончилось.
Дальше его ждут факельные шествия и выступления на всевозможных приемах и собраниях. Избиратель этого года!
Он, Норман Маллер, обыкновенный продавец из маленького универмага в Блумингтоне, штат Индиана, не рожденный великим, не добившийся величия собственными заслугами, попал в необычайное положение: его вынудили стать великим.
Историки будут торжественно упоминать Выборы Маллера в 2008 году. Ведь эти выборы будут называться именно так — Выборы Маллера.
Слава, повышение в должности, сверкающий денежный поток — все то, что было так важно для Сары, почти не занимало его. Конечно, он не собирается отказываться от приятных благ. Но в эту минуту его занимало другое.
В нем вдруг проснулся патриотизм. Что ни говори, а он представляет здесь всех избирателей страны. Их чаяния собраны в нем, как в фокусе. На этот единственный день он стал воплощением всей Америки!
Дверь открылась, и он внутренне сжался.
Но Полсон улыбался.
— Все, мистер Маллер.
— И больше никаких вопросов, сэр?
— Ни единого. Прошло без осложнений. Вас отвезут домой, и вы снова станете частным лицом, конечно, насколько вам позволит широкая публика.
— Спасибо, — Норман покраснел и спросил: — А кто избран?
Полсон покачал головой.
— Придется ждать официального сообщения. Правила очень строгие, вы понимаете.
— Ну конечно, — смущенно ответил Норман.
И вдруг ощутил гордость. Неимоверную гордость. Он гордился собой.
В этом несовершенном мире суверенные граждане первой в мире и величайшей Электронной Демократии через Нормана Маллера (да, через него!) вновь осуществили принадлежащее им свободное, ничем не ограниченное право выбирать свое правительство!