«Нужны не сроки, а времена»

Решения проверяются временем. Но иногда на поверку требуются годы, а иногда считаные недели и дни. Поправки в Конституцию РФ, утвержденные Государственной Думой Российской Федерации в марте текущего года, не утратили важности на фоне спровоцированной пандемией COVID-19 мировой политической турбулентности, напротив — подтвердили свою актуальность, своевременность и глубокий смысл. О конституционном ренессансе России, его предыстории, сути и будущем журнал «Парта» беседует с одним из наших великих современников — писателем, публицистом, общественным деятелем Александром Прохановым.

— Александр Андреевич, внесение поправок в Конституцию, на ваш взгляд, — это лишь редизайн, апгрейд Основного Закона России или все-таки глубинный, фундаментальный сдвиг? И насколько они необходимы?

После разрушения Советского Союза и исчезновения советской Конституции новая Конституция создавалась людьми прямо противоположных воззрений. И она создавалась под их видение будущего — видение, которое совпадало с логикой капиталистических стран, во многом США. В этом направлении, думали новые конституционалисты, будет развиваться страна. Полагали, что они прокладывают ей путь. Но они ошибались, потому что страна сама по себе, имманентно, весь русский народ с его внутренними кодами, традициями, с психологией русских лидеров развивались в другом направлении. И Конституция 1993 года, которая, кстати, для меня является конституцией крови, конституцией, из каждой статьи которой торчит направленная на меня танковая пушка, та Конституция была неоправданна. По ней новая страна не хотела и не могла жить. Поэтому возникла острейшая необходимость модернизации Конституции. И эта модернизация была предпринята. Это не каприз, не какой-нибудь интеллектуально-политический вывих. Это насущная задача страны, которая за последние 20 лет сложилась в иную страну, ту, что не описывается Конституцией 1993 года.

Отсюда и поправки. Направленные именно на то, чтобы учесть новизну сегодняшни явлений в российском обществе. Учесть настроение нового поколения людей сделать Конституцию адекватной их жизни. Причем в этой Конституции опасной футурологии, которая была в документе 1993 года, нет. Но есть очень тонкое, чуткое, деликатное ощущение того, чем будет наша страна через некоторое количество времени, и сейчас этими поправками мы просто встраиваем нашу реальную жизнь, наше реальное мировоззрение в Основной Закон.

— Потому что назрели огромные противоречия. Они видны нам с тобой, но еще больше — Президенту. Та же трагическая пандемия выявила множество противоречий в наших структурах, множество недоделок, несуразностей. По существу, нам должно бы заняться ими еще раньше. К 2014 году эти недоделки и несуразности были вполне видны. О них я и сказал. Хитин, который построили Шахрай (Сергей Михайлович, государственный деятель, правовед, один из авторов Конституции РФ — прим. ред.) и другие конституционалисты, — он мешает развиваться живому, трепещущему телу социума. Пора его менять. И я рад, что я дождался этого времени. Рад, что дождался времени, когда общество впишется в свою новую оболочку, имя которой Конституция.

— Александр Андреевич, еще в 2014 году вы назвали Конституцию хитином, который должен соответствовать его живому наполнению. Так почему именно сейчас Президент решил содержание и «юридический хитин» привести в соответствие? Не в 2014-м, не годом позже или ранее, а именно в 2020-м? Что случилось?

— Потому что назрели огромные противоречия. Они видны нам с тобой, но еще больше — Президенту. Та же трагическая пандемия выявила множество противоречий в наших структурах, множество недоделок, несуразностей. По существу, нам должно бы заняться ими еще раньше. К 2014 году эти недоделки и несуразности были вполне видны. О них я и сказал. Хитин, который построили Шахрай (Сергей Михайлович, государственный деятель, правовед, один из авторов Конституции РФ — прим. ред.) и другие конституционалисты, — он мешает развиваться живому, трепещущему телу социума. Пора его менять. И я рад, что я дождался этого времени. Рад, что дождался времени, когда общество впишется в свою новую оболочку, имя которой Конституция.

И для меня самое важное, что в Конституции сняты так называемые сроки президентского правления. Для меня это самый больной вопрос, начиная с 2000 года, когда Путин, исчисляя правление сроками, был вынужден иногда идти на определенный компромисс. Помните рокировку после первых двух сроков? Не будь этого ограничения, не будь этого компромисса, возможно, не было бы ряда политических ошибок России в период ливийской и иракской войны. Поэтому то, что в новой Конституции убирается формула президентских сроков, для меня огромная и национальная, и русская победа. Мы находимся в огромной беде, и мы видим, как растеряны сейчас люди, как всплывают застарелые обиды, как в людях возникают ненависть, паника, уныние, неверие. И в этих условиях очень важно смотреть в лицо лидеру. Очень важно видеть, что лидер на посту, что лидер руководит страной, что в это тяжелое, грозное время он не покинул свой пост, свою позицию. Поэтому для меня совершенно очевидно, что Путин и тогда, и теперь должен оставаться у власти и проделать тот путь, который он внутренне себе наметил. Он должен завершить полноценное строительство России, которая сейчас не достроена.

Он построил государство, он оснастил государство оружием, он создал в этом государстве духовно-православные основы, вернул государство в самый центр международной политики. Но внутренняя политика государства пока оставляет желать лучшего. Должны быть новые управленческие решения. Кадры, которые

руководят регионами, сейчас себя проявляют. Поэтому четвертый этап в путинском правлении должен быть направлен на модернизацию внутренней жизни России. И для этого нужны не сроки, а времена. Я всегда говорил: есть времена, а есть сроки. Кончаются сроки — начинаются времена путинского правления.

— Александр Андреевич, а зачем Президенту всенародное голосование? Дума поправки уже приняла, так почему Владимир Владимирович считает необходимым, чтобы проголосовал народ?

— Можно обойтись без народного голосования, но тогда это какая-то форма, может быть, даже насилия. Поправки вносил народ. Новую Конституцию делал народ. И народ хочет посмотреть на дело рук своих. Он хочет убедиться, что все сделал правильно. Что он не оскорбил соседа, не внес этими поправками смуту. Поэтому он должен проголосовать и убедиться сам, что дело сделал правое. А также объяснить всем недругам и скептикам, что это не канцелярская, не бюрократическая, а глубоко народная процедура. Что Россия больше чем социальное государство: Россия — это народное государство.

— Такой вопрос: а сегодняшнюю борьбу с коронавирусом можно ли мыслить и воспринимать в категориях войны, скажем, подобной Великой Отечественной войне или нашей борьбе за возвращение Крыма? Или это все-таки история другого порядка?

— Прямые аналогии неверны. Второй Великой Отечественной войны не будет. Второй раз мой отец не погибнет под Сталинградом. Отечественная война — блистательный кристалл в русской истории, который невозможно изменить и который ни с чем не сравним. Присоединение Крыма — вещь восхитительная, великолепная, но она не решала судьбу государства, судьбу народа, она просто показала, что у сегодняшней оскопленной и униженной России есть прекрасные перспективы грядущей русской победы. А война с коронавирусом — ее до конца еще нельзя определить, потому что явление само по себе неизвестно. В нем очень много тайного, много недосказанного. И мне кажется, те, кто уже пытается это явление транслировать в будущее: «мир после коронавируса», «как будет развиваться мир», — они спешат. Векторов развития России после коронавируса множество. И за каждым стоит уважаемый философ, уважаемый аналитик, уважаемый ученый. Но из всех векторов правильным будет только один. Его не надо сейчас угадывать. Надо стремиться к тому, чтобы завершить эту бойню. А уж потом — мораль, религия, этика. Потом будем поминать жертвы, поминать героев, поминать предателей и трусов. Восстанавливать нашу экономику, как после 1945 года мы восстанавливали экономику Советского Союза. Будем смотреть, какие решения примет государство в связи с коронавирусом. Потому что самая главная наша беда — это отсутствие мобилизации. Мы начали борьбу с пандемией демобилизованными, в отличие от Китая.

— Как начали войну в 1941-м?

— В 1941-м мы не до конца построили армию. К 1941 году у нас уже был вождь, в 1941 году уже была мобилизационная экономика, мы строили великие заводы, промышленно-оборонные. Просто мы начали эту войну, как начала войну с Германией Франция как первую, так и вторую: изнеженными, расхлябанными, внутренне раздерганными, раздробленными. Мы не были единым народом. Мы не подготовились к такому, потому что мобилизационный проект требует времени, требует очень мощных социальных и политических технологий. И вот сейчас наш мобилизационный проект медленно, но восстанавливается, ко всему приноравливается. Мы ищем для себя возможности русского мобилизационного проекта, и он не на один день. Коронавирус уйдет, но придет какой-нибудь бароновирус или коронафикус. Впереди у России очень много испытаний, очень много. И к этим испытаниям мы должны быть готовыми не словесами, не лозунгами, а всей силой нашей внутренней организации.

— Александр Андреевич, по аналогии с крымским консенсусом, когда объединилось все общество, возможен ли «вирусный консенсус»? Или все-таки «худеющий» холодильник — это скорее риск социальной розни и разобщения?

— Нет, думаю, все-таки нельзя говорить о вирусном консенсусе. Мы видим, что война с вирусом — она особая. Потому что во многом не сплачивает, а разобщает. Мы видим, как люди начинают ссориться, не любить друг друга. Как люди начинают не слушаться власти, нарушать постановления власти. Как вспоминают свои старые противоречия. Капиталисты наживаются на костях, вздуваются цены. Мы видим, как опрометчиво и неточно действуют наши крупные корпорации, загоняя нас в экономическую бездну. Повторяю: это особого рода война. И победой в этой войне, настоящей победой в этой войне будет не просто победа над вирусом, а создание организованного мобилизационного общества в России, к чему Россия всегда стремилась. Мобилизационного общества, которое нам понадобится в какие-то времена, может быть, отдаленные, а может быть, в ближайшие.

— И еще один вопрос, Александр Андреевич. «Единая Россия» во всех регионах создала волонтерские центры, собирает благотворительную помощь, воюет, работает, превратилась, по сути, в большую общественную армию, действующую на коронавирусных фронтах. Это правильно или все-таки политическая партия должна заниматься только политикой? Как вы считаете?

— Я думаю, это правильно. Это правильно, но мне кажется, что этого недостаточно. Давайте посмотрим на большие, крупные партии. На советскую партию, КПСС, на китайскую партию, КПК. Партия пронизывает общество сверху донизу. И когда в час неурожая необходимо подбирать колоски на поле, партийцы и сочувствующие им выходят и делают это. Но партия — это также штаб. Партия — это генератор крупных решений. Партия — это контроль над кадрами. «Единая Россия» очень лояльна к кадрам. Она очень осторожно пресекает бездарность и должностные преступления. А люди, которые выходят на вершину кадровой политики, — они должны назначаться партией и должны давать партии клятву! И это великое дело! Я вспоминаю «Живые и мертвые» Симонова — там люди из-за партийного билета шли на смерть. Вот это партия! Потому что с этой партией люди связывали свое мифологическое будущее, свое сакральное грядущее. Как раз «Единая Россия», пройдя сегодняшнюю вирусную стихию и продемонстрировав себя народной партией, партией-тружеником, партией рискующей, — она в дальнейшем перейдет к трансформации и превратится в штаб. И конечно, здесь, чтобы рассмотреть футурологические аспекты партийного мышления, я предлагаю мировоззрение русской мечты.