Химеры «либерализма». Часть 2.

America the beautiful VS Немытая Россия

Мифическое, фольклорное разделение бытия на сферу Света и территорию Тьмы, на область Добра и зону Зла, в «либеральном» дискурсе реализуется во вполне «сказочном» противопоставлении образа «прекрасной Америки» (шире – коллективного Запада) и «немытой России», если пользоваться оценочным определением из хрестоматийного стихотворения Лермонтова, или «Рашки-говняшки», выражения, озвученного министром культуры России Владимиром Мединским в декабре 2014 года в ответ на вопрос о финансировании фильмов, очерняющих российскую жизнь: «Единственное, в чем я не вижу смысла, – это снимать фильмы на деньги Министерства культуры, которые оплевывают выбранную власть, даже не критикуют. Это про тех, кто снимает кино по принципу «Рашка-говняшка», – заявил тогда глава минкульта. - Зачем? Какой-то государственный мазохизм». Фраза Мединского о «Рашке-говняшке» вызвала  большой резонанс в артистической среде, превратилась в своего рода мем и постоянно фигурировала в широкой общественной дискуссии вокруг фильма Андрея Звягинцева «Левиафан» весной 2015 года.

Тут нужно понимать, что образ Америки в качестве некоего образца для подражания рожден вовсе не скромными усилиями неких «диссидентов-западников» (их влияние на массы в период существования Советского государства можно считать почти ничтожным), а прежде всего всей мощью самой коммунистической пропаганды, отвечающей на вызовы времени. Социалистическое строительство новой страны основывалось на требовании в кратчайшие сроки преодолеть «вековую отсталость» России от более развитых стран Западной Европы, военный конфликт с которыми считался (и совершенно справедливо) неизбежным. О необходимости экономически и технически «догнать и перегнать» Запад в 20-е и 30-е годы ХХ века не раз говорили и писали лидеры новорожденного СССР, от Ленина до Сталина, и от Троцкого до маршала Тухачевского; чаще всего цитируют слова Ленина в привязке к неминуемой грядущей войне с буржуазным Западом: «Война неумолима, она ставит вопрос с беспощадной резкостью: либо погибнуть, либо догнать передовые страны и перегнать их также и экономически… Погибнуть или на всех парах устремиться вперёд. Так поставлен вопрос историей», а также  Сталина: «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».

Сам слоган «догоним и перегоним Америку» восходит к агитационным плакатам двадцатых годов и стихотворению Владимира Маяковского из его знаменитого «американского цикла» (1929): «Буржуи, дивитесь коммунистическому берегу — / на работе, в аэроплане, в вагоне / вашу быстроногую знаменитую Америку / мы и догоним и перегоним//». Восхищение технологическим превосходством Америки подспудно или явно присутствует в путевых очерках писателей, побывавших в США, например, у Сергея Есенина в «Железном Миргороде» (1923): «Мать честная! До чего бездарны поэмы Маяковского об Америке! Разве можно выразить эту железную и гранитную мощь словами?! Это поэма без слов. Рассказать ее будет ничтожно. <…> Здания, заслонившие горизонт, почти упираются в небо. Над всем этим проходят громаднейшие железобетонные арки. Небо в свинце от дымящихся фабричных труб. Дым навевает что-то таинственное, кажется, что за этими зданиями происходит что-то такое великое и громадное, что дух захватывает»; у Ильи Ильфа и Евгения Петрова в «Одноэтажной Америке» (1937): «страна Моргана и Форда, двадцати пяти миллионов автомобилей, полутора миллионов километров идеальных дорог, страна холодной и горячей воды, ванных комнат и сервиса». Представьте, как эти описания воспринимались в крестьянской России, где первые трактора увидели в тридцатые годы прошлого столетия.

После Великой Отечественной войны, когда опасность уничтожения Советского государства несколько отступила, требование «догнать и перегнать» получило новый идеологический импульс. Советский Союз, выстояв в войне и создав систему коллективной безопасности, должен был демонстрировать окружающему миру преимущества более «передового» (по сравнению с «загнивающим» буржуазным) общественно-экономического строя. СССР соревновался с Западом не только в гонке вооружений или объемах товарного производства в промышленности и сельском хозяйстве (в 1957 году, например, впервые прозвучал призыв «догнать и перегнать Америку за три года по производству мяса, молока и масла на душу населения»), но и в культуре, образовании и спорте. И если в социальной и гуманитарной сферах достижения были несомненны (их признавали даже на Западе), то по уровню жизни населения, особенно – в его бытовом измерении, Советский Союз так и не смог достичь стандартов так называемых «развитых» стран.

Коллективный Запад, который необходимо «обогнать и перегнать», постоянно маячил перед взором советского человека как своего рода негативный образец, «антиикона», однако в столкновении с реальной жизнью, даже при наличии «железного занавеса», пропаганда оказывалась бессильна, переставала работать и часто достигала обратного эффекта: знак минус зачастую менялся на плюс. Это стало заметно уже в семидесятые годы при дряхлеющем генсеке Брежневе, когда мечта о справедливом обществе постепенно выродилась в сознании советского человека в простое обывательское желание иметь кассетный магнитофон «Панасоник» и американские джинсы «Вранглер».

Грубо говоря, советский утопический проект, с его миллионными жертвами и прорывом в космос, не выдержал испытания «колбасными» электричками и фатальным отсутствием туалетной бумаги. Высокая трагедия постепенно переродилась в фарс. Пропаганде о «загнивающем Западе» в стране победившего социализма и тотального дефицита уже никто не верил.

Понятно, что я сейчас намеренно упрощаю картину, но это неизбежно в коротком очерке, в действительности, разумеется, все выглядело гораздо сложнее и противоречивее. Но тут важен общественный и медийный тренд. В советском обществе действительно созрел мощный запрос на перемены. К началу горбачевской Перестройки подавляющее большинство населения СССР было готово обменять казавшийся неудавшимся советский проект, «прекрасное далеко», на вожделенные свободы и «общество потребления». О рисках и издержках такого обмена мало кто тогда задумывался. Вся система управления сверху донизу переживала острейший кризис. Нужны были простые, понятные образы. И вот вместо недостижимого фантома «коммунизма», который, как обещал Хрущев, советские люди должны были построить к 1980 году (да так и не построили, а только провели Олимпиаду с улетевшим в Никуда плюшевым Мишкой), явилась «America the beautiful», новая волшебная сказка, к которой необходимо стремиться и можно приблизиться. Важно, что эта сказка как будто вполне достижима – достаточно протянуть руку (перейти границу) и отказаться от прошлого неудачного опыта своей родной страны.

Поэтому, одновременно с воздвижением на пьедестал очищенного от всякого негатива образа Запада, благословенного и лучезарного, в средствах массовой информации началась широкомасштабная кампания по диффамации, в сущности, всей истории государства Российского, начиная от царя Ивана Грозного и заканчивая ГКЧП. В кинематографе и на телевидении самым востребованным методом изображения действительности стала так называемая «чернуха» с ее акцентами на отрицательных сторонах жизни – криминале, коррупции, несправедливости государственного устройства, бедности и аморализме «глубинного» народа и т. д.

Этот колоссальный ментальный переворот могла осуществить опять же только переродившаяся пропагандистская идеологическая машина, которая в одночасье сделалась антисоветской и по части критики «кровавого режима» могла дать фору любому «вражескому радио» вроде Русской службы Би-Би-Си или «Голоса Америки». Советские люди перестали слушать радиоголоса и перешли на отечественную периодическую печать, тиражи которой увеличились в разы. В этом отношении значение горбачевской Перестройки для «переформатирования» массового сознания невозможно переоценить. Смею утверждать, поскольку сам был очевидцем этого феномена, что именно тогда, на рубеже восьмидесятых и девяностых, и были сформированы основные негативные мифы о «немытой России», которые оказались на удивление живучи и до сих пор активно эксплуатируются «либеральными» публицистами. Равно как эксплуатируется и миф об «идеальном» Западе, призванном служить образцом, неким полюсом Света для мрачной, ущербной и жуткой России. «Царство Тьмы» – так в двух словах можно охарактеризовать этот комплекс представлений о собственной стране, это мифическое пространство. Здесь, дабы не тратить лишних слов, отсылаю читателя к двум, на мой взгляд, художественно ярким и последовательным киновоплощениям образа «Рашки-говняшки» – «Грузу 200» (2007) Алексея Балабанова и тому же «Левиафану» (2014) Андрея Звягинцева.

Двойные стандарты, или «Вы не понимаете, это - другое!»

Мифическое противопоставление якобы идеального (правильного) мироустройства, каковым предстает коллективный Запад, и изначально как бы испорченного и порочного (неправильного) мироустройства, каким изображается историческая Россия, не так безобидно, как кажется на первый взгляд. В «либеральном» дискурсе это не столько художественные или этические оценки: Свет – Тьма, Добро - Зло, Белое – Черное, сколько система смысловых и понятийных координат, которая определяет сам способ восприятия и осмысления событий и явлений, происходящих в медийном времени и пространстве.

Если условный Свет (Америка, Запад) – это центр, то условная Тьма (Россия, Восток) – это периферия, окраина. Мышление центрации, то есть обязательное наличие мыслительного центра, из которого оцениваются другие окраинные миры, проще всего иллюстрируется примером так называемого «европоцентризма», когда все феномены мыслятся и оцениваются с позиции европейца. Центр навязывает периферии свои правила, свои представления о «Добре» и «Зле» и полагает это навязывание морально оправданным, ведь он и есть «Добро». Разделение на правильный мир и мир неправильный, собственно, и порождает пресловутые двойные стандарты: «Что дозволено Юпитеру, не позволено быку».

Примеры здесь можно множить и множить; важно, что в мышлении «либерала» как бы правильная точка зрения всегда будет оставаться за центровым Западом, а как бы неправильная (ущербная, ошибочная) за периферийной Россией.

Ловить «либералов» на двойных стандартах в полемике можно бесконечно, чем и занимаются их постоянные оппоненты. Это занятие породило даже пародийный интернет-мем, возникший, согласно Википедии, в конце 2019 года в сообществе философа Дмитрия Галковского: «Вы не понимаете, это другое!». Этим выражением описывается ситуация, когда «либерала» под натиском аргументов припирают к полемической стенке или уличают в лицемерии, и у него остается последний довод: «Это другое, понимать надо!».

Вот несколько свежих примеров этого 2021 года. После «штурма Капитолия» в январе социальные сети Твиттер, Фейсбук и Ютуб заблокировали аккаунты президента США Дональда Трампа, что любым нормальным человеком, не страдающим «либердой головного мозга», однозначно расценивалось как обычная политическая цензура и циничное попрание одного из основополагающих прав Конституции США – права на свободу слова. Тем не менее у нас в стране нашлись «либеральные» публицисты, способные, что называется, «на голубом глазу» оправдать однозначно антиконституционные действия руководства соцсетей: «…действия FB и Twitter могут трактоваться как совершенные в ситуации крайней необходимости – они вполне могли считать, что, если его не заблокировать, он спровоцирует еще бОльшие трагедии. Так это или нет, может решить суд – никто не мешает гражданину США Дональду Ф. Трампу обратиться в суд своей страны и, доказав там свою правоту, стребовать с обидчиков за моральный ущерб» (Леонид Гозман); «Это действительно другое. В одном случае работают институты, в другом нет. Странно, что кто-то этого не понимает и настаивает на том, чтобы правила были едины для всех ситуаций» (Аббас Галлямов); «Соцсети защищают Америку от опасного сумасшедшего. Прекрасный пример солидарности» (Рустем Адагамов).

В Твиттере опубликовано несколько блестящих пародий на двойные стандарты «либерального» мышления, выражаемые формулой «Это – другое!». Цитирую:

«Служитель церкви окропил святой водой город с самолёта для борьбы с коронавирусом.

- Какое мракобесие! Путин довёл страну и церковь! Он должен уйти.

- Это произошло не в России.

- А где?

- Новый Орлеан, Луизиана, США.

- Ну, это другое. Власть, народ и церковь должны быть едины в такое сложное время. Понимать надо!».

Или:

«- Тебя забирают на 2 года и 8 месяцев в армию. Если ты отказываешься - тебя сажают в тюрьму. Без воинской службы никто не берет тебя на работу, у тебя судимость...

- Это бесчеловечно! Россия - отсталая варварская страна!

- Это в Израиле.

- Вы не понимаете! Это совсем другое дело!».

В январе, 23-го и 31-го числа, в России, а также 2 февраля преимущественно в Москве сторонниками оппозиционера Алексея Навального были организованы несанкционированные акции, в ходе которых были задержаны свыше 11 тысяч участников. Полиция применяла дубинки и электрошокеры. Около ста человек пострадали, получив травмы различной степени тяжести. На протяжении следующих двух недель февраля в «либеральных» СМИ усиленно муссировалась тема «неоправданно жесткой» реакции властей на несанкционированный выход людей на улицы.

Однако если сравнить правовые последствия для участников событий в России с участью участников протестов в США, то разница просто драматическая. Вот мнение директора Фонда прогрессивной политики Олега Бондаренко, опубликованное ИА REGNUM: «Не имеет смысла даже сравнивать последствия, которые возможны для участников протестных акций в России по делу блогера Алексея Навального и участников протестных акций по итогам выборов президента США. Если в России даже в самом жестком виде эти последствия для простых участников, не совершивших уголовных преступлений, не превысят максимум тридцати суток ареста, то в США людям грозят реальные сроки тюремного заключения до 10-20 лет. В этом смысле это очень избирательная история, и те, кто говорит, чтобы сейчас отпустили Алексея Навального, например, Джо Байден, пусть прежде разберутся со своими политическими заключенными, а потом уже будут давать советы, как быть другим».

И это не считая того печального факта, что при «захвате Капитолия» пятеро американцев (из них – один полицейский) погибли, 58 были ранены, и арестовано 68 человек. Можно долго рассуждать о том, что американский Капитолий – это, конечно, «другое», но в России при гораздо большем масштабе действий протестующих обошлось без жертв и даже без тяжело раненых.

Выводы:

Таким образом, 1) что нужно понимать: образы «либеральной» пропаганды, паразитирующие на глубинных народных представлениях типа «America the beautiful», не возникают вдруг, спонтанно, и не появляются из ниоткуда, их не транслируют с невидимых космических орбитальных станций рептилоиды, прилетевшие из созвездия Альфа-Центавра, и не создают специальные «подрывные» отделы ЦРУ (хотя какая-то работа по пропаганде в соцсетях ЦРУ наверняка ведется).

И все-таки, для того, чтобы укоренить в массовом сознании стереотип о коллективном Западе как некой парадигме требуется вся мощь агитационной машины и несколько десятилетий ее постоянной и напряженной работы в информационном поле. Диалектически «образ врага», при ослаблении военной угрозы и смене внешнеполитических приоритетов, способен к переходу, мутации в свою противоположность – к идеализированному «образу друга» или общественно-политической модели, служащей ориентиром для движения, примером для подражания, что отчасти случилось уже в годы брежневского «застоя», а окончательно произошло за пять лет горбачевской Перестройки. Застойный социализм очень хотел стать «обществом потребления», но у него по разным причинам, прежде всего из-за косности идеологических шор, не сложилось и не вышло. В какой-то момент альтернатива в виде «манящих огней Америки» оказалась привлекательнее, нежели туманные обещания «светлого будущего». Однако уже ближе к концу 90-х иллюзия «идеального» мироустройства под брендом Америки и ее союзников стремительно разрушилась. Шок переходной экономики и факты реальной геополитики с гегемонией США и бомбежками Югославии оказались убедительнее, чем уверения в добрых намерениях. Сегодня Россия находится в системной конфронтации с Западом, который, как и полвека назад, с одной стороны, выступает в роли геополитического спарринг-партнера, а с другой, питает новые иллюзии отечественных «либероидов».

Равно и 2) образ «немытой России» суть продукт идеологии (в частности, такой ее формы, как массовое искусство), и произведен он, как и «America the beautiful», преимущественно на отечественных «фабриках грез». Достаточно сравнить образы России, которые изредка выбрасывает на рынок Голливуд (обычно – развесистая «клюква»), с теми буквально потоками сериалов и полнометражных фильмов, которые исторгают из себя федеральные телеканалы и крупные киностудии. Образ России, создаваемый современными художниками, мягко говоря, далек от идеализации. Впрочем, упрекать художников в сознательном очернительстве, значит, очень упрощать функцию искусства. Мы и не намерены это делать. Важно опять же понимать, что пресловутая «Рашка-говняшка» - это не результат цифрового моделирования в секретных лабораториях стран НАТО, а плод творческих и жизненных устремлений тысяч отечественных сценаристов,  режиссеров, художников, артистов.

Наконец 3) оперирование двойными стандартами свойственно человеческому мышлению вообще, все зависит исключительно от выбранной системы координат и точки пребывания в ней наблюдателя, интерпретирующего реальность (тот, кто для нас разведчик, на территории врага – шпион, которого безжалостно уничтожают). Здесь актуален ответ на вопрос: в какой точке мифологического времени-пространства находится обозреватель: по ту или эту сторону фронта? Притом, что линия фронта зыбка и размыта, а сама информационная война только на первый, наивный взгляд выглядит бескровной. На самом деле эта виртуальная бойня ведется самыми жестокими и циничными методами, и пленных на этой войне не берут.